Где похоронен достоевский и от чего умер. Достоевский и мистическая история. Годы жизни Федора Достоевского

9 февраля - 130-я годовщина смерти великого русского писателя. В знак памяти и скорби приводим записки литературоведа Евгении Саруханян и свидетельство вдовы Фёдора Михайловича.

26 января 1881 года, ночью, когда в доме всё затихло, Достоевский, как обычно, работал в своём кабинете. Случайно он уронил на пол ручку, которая тут же закатилась за этажерку с книгами. Достоевский резким движением сдвинул тяжёлую этажерку с места. У него началось горловое кровотечение. В следующие два дня оно несколько раз повторилось…

По рассказу дочери писателя, накануне у Фёдора Михайловича произошло тяжёлое объяснение с родственницей о разделе наследства богатой тётки. Достоевский, всю жизнь нуждавшийся, боялся, что та же участь постигнет и его детей. Разговор расстроил писателя. Это, видимо, также сказалось на его состоянии. Но когда Достоевскому становилось легче, он, желая успокоить жену и детей, шутил, показывал детям картинки в новом журнале, говорил о планах на будущее…

Писатель Б.М. Маркевич вспоминал: «В глубине неказистой, мрачной комнаты, его кабинета, лежал он, одетый, на диване с закинутой на подушку головой. Свет лампы или свеч, стоявших подле на столике, падал плашмя на белые, как лист бумаги, лоб и щёки и несмытое тёмно-красное пятно крови на его подбородке… Дыхание каким-то слабым свистом прерывалось из его горла, сквозь судорожно раскрывшиеся губы. Веки были прижмурены как бы таким механическим судорожным процессом поражённого организма… Он был в полном забытьи».

Фёдор Михайлович Достоевский умер 28 января (по новому стилю 9 февраля) 1881 года, в 8 часов 38 минут вечера, в возрасте пятидесяти девяти лет.

Анна Григорьевна, желая исполнить волю мужа, решила похоронить его рядом с Н.А. Некрасовым на Новодевичьем кладбище. Родственники Достоевского на следующее утро после смерти писателя отправились в Новодевичий монастырь, чтобы купить место на кладбище. Настоятельница монастыря запросила столь высокую цену, что семья писателя не смогла дать её. Вечером того же дня редактор «Санкт-Петербургских ведомостей» В.В. Комаров передал Анне Григорьевне официальное предложение Александро-Невской лавры похоронить Достоевского на её территории. Все расходы лавра брала на себя. Вдова вынуждена была согласиться и выбрала место на Тихвинском кладбище монастыря рядом с могилой В.А. Жуковского.

В то время в России было четыре лавры, это были привилегированные, богатейшие монастыри. Петербургская лавра была особенно влиятельной и богатой. Её состояние было оценено по описи в сорок миллионов рублей золотом. Расходы на похороны писателя, естественно, не были для неё обременительны. Кроме того, Александро-Невская лавра сделала своё предложение не без умысла: церковники думали превратить похороны в грандиозный спектакль, призванный продемонстрировать единение Достоевского с церковью, с правящими кругами. Однако осуществить этот свой замысел им не удалось. Похороны Достоевского превратились в многотысячное народное шествие.

1 февраля 1881 года к десяти часам утра весь Кузнечный переулок, Владимирская площадь и прилегающие к ним улицы были запружены народом, собравшимся проводить тело писателя к месту погребения.

Церемониальное шествие за гробом было назначено в следующем порядке: учащиеся почти всех петербургских учебных заведений, и среди них одетые в парадную форму воспитанники Главного Инженерного училища, которое окончил Достоевский; затем художники, актёры, депутации из Москвы - всего было представлено более семидесяти учреждений и обществ. Ещё до выноса, когда все участники процессии заняли свои места, начало кортежа было на углу Невского проспекта и Владимирской улицы (то есть простиралось на расстояние около полутора километров - «СГ»).

В конце двенадцатого часа по знаку распорядителя, Д.В. Григоровича, траурная церемония началась. Гроб подняли на руках родные Фёдора Михайловича и некоторые литераторы, среди которых были петрашевцы А.Н. Плещеев и А.И. Пальм. До самой лавры гроб, установленный на носилках, несли друзья, поклонники писателя… За гробом шли родственники, литераторы и далее многотысячная толпа, молча и благоговейно прощавшаяся с писателем. Провожающих было пятьдесят - шестьдесят тысяч. Похоронная колесница, покрытая малиновым бархатом и украшенная страусовыми перьями, ехала пустая. Известный современный достоевсковед Игорь Волгин приводит более скромную цифру в тридцать тысяч провожавших, однако он же напоминает слова известного критика Николая Страхова: «Можно смело сказать, что до того времени никогда ещё не бывало на Руси таких похорон» - «СГ».

Огромная гирлянда из живых цветов окружала группу близких покойному людей и литераторов. Перед гробом несли множество венков, в том числе очень большие из живых роз и камелий - от города Петербурга. Венок студентов университета был перевит белыми лентами, на которых напечатаны названия главнейших произведений покойного писателя: «Записки из Мёртвого дома», «Униженные и оскорблённые», «Братья Карамазовы» и др. Перед университетским венком шёл ректор Петербургского университета - друг молодости Ф.М. Достоевского профессор А.Н. Бекетов (дед будущего поэта А.А. Блока - «СГ»). На венке от города Москвы была надпись: «Из сердца России - великому учителю». Венок от актёров несли Н.Ф. Сазонов и М.Г. Савина.

Присутствовавшая на похоронах писательница Е.П. Леткова-Султанова вспоминала: «Одну минуту на Владимирской площади произошёл какой-то переполох. Прискакали жандармы, кого-то окружили, что-то отобрали. Молодёжь сейчас же потушила этот шум и безмолвно отдала арестантские кандалы, которые хотела нести за Достоевским и тем отдать ему долг как пострадавшему за политические убеждения».

В четвёртом часу процессия дошла до ворот Александро-Невской лавры, и в ворота были впущены только лица, несшие венки, и представители разных учреждений.

Народоволец И.И. Попов, бывший среди них, рассказывал: «В церковь Святого Духа, где отпевали Достоевского, попасть было невозможно. У могилы также были толпы; памятники, деревья, каменная ограда, отделяющая старое кладбище - всё было усеяно пришедшими отдать последний долг писателю. Григорович просил студентов очистить путь к могиле и место около неё. Мы с трудом это сделали и выстроили венки и хоругви шпалерами по обеим сторонам прохода. Служба и отпевание продолжались очень долго. В церкви было сказано несколько речей. Многочисленное духовенство, александро-невские певчие и монахи проследовали к могиле, куда нам пробраться было уже невозможно. Речей я не слышал, но, взобравшись на дерево, видел ораторов».

Список ораторов был ограничен. Первым выступил петрашевец А.И. Пальм, драматург, поэт и романист. Он вспомнил о молодых годах Достоевского, об аресте писателя, обряде казни, о каторге, о его трудной жизни, сказал о том, что всё это ускорило гибель писателя. В других речах упоминаний об этом не было - видимо, сразу были приняты соответствующие меры. Выступавшие говорили лишь об огромном таланте Достоевского, о том, что он своим творчеством внёс великий вклад в русскую культуру.

«Разошлись от могилы, - продолжает свой рассказ И.И. Попов, - когда уже были зажжены фонари. Навстречу нам попадались группы людей, которые после службы шли отдать последний долг писателю. Это поклонение памяти Достоевского продолжалось вплоть до 1 марта».

Евгения САРУХАНЯН, «Достоевский в Петербурге», 1970

Напомним, 1 марта 1881 года состоялось покушение членов «Народной воли» на императора Александра I, приведшее к гибели монарха.

В книге своих воспоминаний Анна Григорьевна ДОСТОЕВСКАЯ ясно даёт понять, что её муж не пережил бы этого покушения на государя-императора. Вот её мысли и свидетельство одного из последних разговоров с умирающим мужем.

Зажги свечу, Аня, и дай мне Евангелие!

Это Евангелие было подарено Фёдору Михайловичу в Тобольске (когда он ехал на каторгу) жёнами декабристов. Они упросили смотрителя острога позволить им видеться с приехавшими политическими преступниками, пробыли с ними час, «благословили их в новый путь, перекрестили и каждого оделили Евангелием - единственной книгой, позволенной в остроге». Фёдор Михайлович не расставался с этою святою книгою во все четыре года пребывания в каторжных работах. Впоследствии она всегда лежала у мужа на виду на его письменном столе, и он часто, задумав или сомневаясь в чём-либо, открывал наудачу это Евангелие и прочитывал то, что стояло на странице. И теперь Фёдор Михайлович пожелал проверить свои сомнения по Евангелию. Он сам открыл святую книгу и просил прочесть.

Открылось Евангелие от Матфея: «Иоанн же удерживал Его и говорил: мне надо креститься от Тебя, и Ты ли приходишь ко мне? Но Иисус сказал ему в ответ: не удерживай, ибо так надлежит нам исполнить великую правду».

Ты слышишь - «не удерживай». Значит, я умру, - сказал муж и закрыл книгу.

Слова Евангелия, открывшиеся Фёдору Михайловичу в день его смерти, имели глубокий смысл и значение в нашей жизни. Возможно, что муж мой и мог бы оправиться на некоторое время, но его выздоровление было бы непродолжительно: известие о злодействе 1 марта, несомненно, сильно потрясло бы Федора Михайловича, боготворившего царя - освободителя крестьян; едва зажившая артерия вновь порвалась бы, и он бы скончался. Конечно, его кончина и в смутное время произвела бы большое впечатление, но не такое колоссальное, какое произвела она тогда: мысли всего общества были бы слишком поглощены думами о злодействе и о тех осложнениях, которые могут последовать в такой трагический момент жизни государства. В январе 1881 года, когда всё было, по-видимому, спокойно, смерть моего мужа явилась «общественным событием»: её оплакивали самые различные по своим политическим воззрениям люди, самые различные круги общества. Необычайная торжественность погребального шествия и похорон Фёдора Михайловича привлекла массу читателей и почитателей из среды лиц, относившихся равнодушно к русской литературе, и, таким образом, возвышенные идеи моего мужа получили значительно большее распространение и надлежащую, достойную его таланта оценку.

После кончины великодушного царя-освободителя, возможно, что и семье нашей не было бы оказано царской милости, а ею была исполнена всегдашняя мечта моего мужа о том, что бы наши дети получили образование и могли впоследствии стать полезными слугами царя и отечества.

Не утихают споры о месте упокоения матери писателя.

Мемориальный музей «Разночинный Петербург» проводит на Пионерской площади акцию «Достоевский сквозь время». Она приурочена к двум знаковым датам — в этом году исполнилось 135 лет со дня смерти писателя и будет 195 лет со дня его рождения. Посетителям показывают выставки «Дневник писателя» и «Фельетон за все лето». Последняя рассказывает о летних поездках писателя и их литературных отражениях.

Тем временем продолжение получила почти мифическая история, произошедшая после смерти Марии Федоровны — матери Федора Михайловича Достоевского. Знатоки его творчества утверждают, что она похожа на детектив и загадочна так же, как и многое происходящее с героями произведений писателя в Петербурге и других городах.

Из могилы — в музейный шкаф

Мария Федоровна прожила почти 37 лет. Умерла 27 февраля (по старому стилю — 11 марта) 1837 года и была похоронена на Лазаревском кладбище в Москве. После того, как место захоронений было ликвидировано, останки в 1934 году эксгумировали по инициативе исследователя рода Достоевских Михаила Волоцкого. Череп отправили антропологу и скульптору Михаилу Герасимову для скульптурной реконструкции. По непонятным причинам он потом «затерялся», а останки на протяжении почти восьми десятилетий хранились в шкафу Музея и НИИ антропологии Московского Государственного университета.

«О сохранении останков в музее, где они пролежали до 2012 года, хлопотал антрополог Михаил Волоцкой, — помог восстановить недавние события доктор филологических наук, профессор коломенского Государственного социально-гуманитарного университета Владимир Викторович. — Когда начали уничтожать Лазаревское кладбище, он организовал вскрытие могилы Марии Федоровны, вывез ее останки и надгробный памятник, на котором выбита надпись-эпитафия Карамзина: „Покойся, милый прах, до радостного утра“, выбранная сыновьями — Михаилом и Федором».

Сегодня не утихают споры о месте упокоения матери писателя. Викторович уточнил, что первым вопрос о захоронении останков поднял исследователь родословия Достоевских, кандидат медицинских наук Николай Богданов. К его мнению тогда присоединились многие, в том числе и потомки писателя, в частности правнук Дмитрий Достоевский.

С невероятными усилиями, так как речь шла о «единице хранения» (музейщики знают, насколько трудно, а подчас невозможно, изъять и передать кому-либо такую «единицу»), удалось убедить руководство Музея антропологии передать останки для захоронения. «Учитывая юридические тонкости, мы нашли оптимальный вариант: музей оформил передачу через православную церковь. Процедура была долгой, посредником выступил Коломенский университет. Было получено благословение митрополита Крутицкого и Коломенского Ювеналия. В акте передачи так и указано: для последующего захоронения на погосте Свято-Духовского храма в Моногарове. Это официальный документ, который никто не отменял», — напомнил Викторович.

Стараниями исследователей Российского общества Достоевского при помощи благотворителей и администрации Зарайского района Московской области прах Марии Федоровны был перевезен в Иоанно-Предтеченский собор Зарайского Кремля. Предполагалось, что он будет храниться там до окончательного восстановления могилы ее мужа — Михаила Достоевского.

«Коллегиальным было решение общества Достоевского, что мы должны найти могилу отца Федора Михайловича, точное место его упокоения. Церковный погост в селе Моногарове близ усадьбы Даровое был уничтожен в 1930-е годы, — рассказал Владимир Викторович. — Рядом с храмом с помощью благотворителей установлен кенотаф с деревянным крестом. С помощью георадара удалось определить границы погоста, коломенские археологи сделали вертикальную планировку — сняли верхний слой земли и установили, где именно находятся могилы. Там не больше пятнадцати захоронений. Обнаружение останков Михаила Андреевича представлялось нам вполне реальной задачей. После раскопок потребуется антропологическая, а затем генетическая экспертиза. На все перечисленные работы необходимо не слишком много времени и относительно небольшие средства — примерно триста тысяч рублей, сбор которых и был в свое время объявлен на сайте „Заповедного Дарового“».

Однако в 2015 году возникла противоположная инициатива от руководителя московского отделения Общества православных врачей А. В. Недоступа — предать земле останки Марии Федоровны на прежнем месте, в Москве. Аргументы оппонентов Викторовича и Российского общества Достоевского таковы: Даровое и Моногарово — «медвежий угол», храм Достоевских — якобы сплошные руины, а кладбище при нем — пустырь, поросший бурьяном. Выдвигается и еще одно «веское» доказательство против Моногарова — живучий миф о жестокосердии и недостойном поведении помещика Достоевского, рядом с которым нельзя хоронить мать писателя (и одновременно — горячо любимую супругу, с которой и после смерти ее Михаил Андреевич разговаривал вслух).

Ответить тут можно только словами самого Федора Михайловича о родителях: «…Ведь это были люди передовые… А уж такими семьянинами, такими отцами… нам с тобою не быть, брат!..» Над реабилитацией доброго имени отца Достоевского и «возвращением» земли детства писателя и работают уже много лет неравнодушные люди.

«Знак судьбы» после смерти

Сегодня никто не спорит с тем, что неоднократно потревоженные останки Марии Федоровны по всем человеческим законам надо предать земле. Но где? На закрытом для посетителей земельном участке при храме Сошествия Святого Духа в Москве (там, где она была похоронена первоначально) — уничтоженном в тридцатые годы кладбище? Или же рядом с супругом, на погосте Свято-Духовского храма в Моногарове, что близ фамильной усадьбы Даровое в Подмосковье, — местах, насквозь пропитанных памятью о Достоевских?

Чтобы разобраться в этом вопросе мы со старшим научным сотрудником Натальей Шварц, много лет проработавшей в музее Ф.М. Достоевского, посетили места памяти писателя. Вместе мы отправились сначала в Москву — туда, где прежде находилось ликвидированное 82 года назад Лазаревское кладбище, затем в московский Музей-квартиру Ф. М. Достоевского, где в подвале хранится надгробный памятник, установленный когда-то на могиле Марии Федоровны, а затем уж в Зарайск и далее — в Даровое, к погосту у храма Сошествия Святого Духа (построен в 1763 году) в селе Моногарове, на котором был похоронен супруг Марии Федоровны, отец писателя Михаил Андреевич.

У московского Свято-Духовского храма с XVIII века и до 30-х годов века ХХ-го существовало кладбище, большая часть которого в советское время была преобразована в зону отдыха (ныне — парк «Фестивальный»). Туда мы отправились прежде всего. У женщины, продающей церковную утварь, спросили, как нам пройти на закрытый земельный участок при храме и может ли кто-то нам показать, хотя бы приблизительно, место, где находилась могила Марии Федоровны.

Вскоре к нам вышла сестра Анна и проводила в небольшой двор за храмом. Она пояснила, что при храме существует сестричество во имя святого Игнатия Ставропольского, сестры которого заботятся о его территории. «Конечно, пройдите, посмотрите… Но мы знаем только примерное место могилы. Здесь уже много лет ничего нет», — объяснила Анна и припомнила, как одна из сестер рассказывала, что зимой здесь был человек, который тоже пытался определить местоположение могилы. «Спрашивал, мерил шагами сугробы да так и уехал, не назвавшись», — пожала она плечами.

В непосредственной близости к храму, за алтарной его частью, восстановлены условно только две могилы.

Старания хранителей, бесчинства вандалов

Без малого полтора десятилетия усадьба Достоевских Даровое и прилегающие к ней мемориальные окрестности в Подмосковье находятся под добровольной опекой исследователей из Коломны — профессора Владимира Викторовича и его соратников, в основном преподавателей и студентов Государственного социально-гуманитарного университета. Общими усилиями они приводят в порядок территорию усадьбы (в самое последнее время с трудом, но налаживается плодотворный контакт с музеем «Зарайский Кремль»), занимаются изучением ее истории, инициируют археологические работы в Даровом и Моногарове; лечат старовозрастные деревья в заповедной Липовой роще, которой 300 лет; проводят ландшафтные исследования, конференции, выпускают научные сборники. 13 лет при усадьбе работает летний волонтерский лагерь.

В 2011 году было создано Некоммерческое партнерство «Заповедное Даровое», в которое вошли исследователи-достоеведы, ГСГУ, Музей Ф. М. Достоевского в Петербурге, потомки писателя. Для реализации научных и культурно-просветительских проектов привлекаются благотворители, партнерские организации. В 2013 году «Заповедное Даровое» стало победителем Международного грантового конкурса «Православная инициатива», проводимого под патронатом Патриарха Кирилла. Проект «„Животворящая святыня“. Место памяти родителей Достоевского» позволил активизировать приходскую жизнь Моногаровского храма.

Но от вандалов вольных и невольных спасения пока что нет. Несколько лет назад их жертвой стала старинная липа на «кургане», где семейство Достоевских устраивало чаепития. В июне этого года во время сенокоса в усадебном саду пала яблоня — подарок Даровому от музея Диккенса, любимого писателя Достоевского. Старания многих людей и организаций, благодаря которым стал возможен этот «дар Даровому», были одним махом «скошены» равнодушным распоряжением нынешних новых хозяев Дарового, которое носит весьма странный «титул» сектора музея «Зарайский Кремль».

Оставшихся в живых ценностей, с точки зрения историков, может быть мало. И очень много — со справедливой позиции тех, кто старается это немногое сохранить. Приусадебные просторы, Липовая роща — пристанище детских игр; Лоск, «воскресивший» Достоевского на каторге; Федина роща, а в ней овраг - место мечтаний будущего писателя; Маменькин пруд, замшелые могильные плиты Нечаевского погоста; многострадальный храм в Моногарове, которому все никак не подняться (деньги на реставрацию были отпущены, но подозрительно быстро кончились — увы, нередкая ныне история)… А на местном кладбище — могилы одной из племянниц Достоевского, последней хозяйки Дарового — Марии Александровны Ивановой и ее верной экономки.

Продолжается распродажа окрестных земель. В непосредственной близости от усадебного флигеля уже выстроен вызывающе неуместный дом, разрушающий историческое пространство, связанное с Достоевскими.

Заглянули мы и в соседнюю деревушку Черемошню (название ее писатель упоминает в романе «Братья Карамазовы») — крохотную, с разбитой дорогой. Обитатели пожаловались: в распутицу местным бабушкам до больших дорог не добраться, и кому-то из начальства даже взбрело в голову снять дорожный указатель: как будто деревни нет. Выяснилось: люди в курсе, что их деревня не простая — с историей, причастной к жизни и творчеству великого Достоевского.

Люди придут на моногаровский погост

Пострадала от времени, но устояла Свято-Духовская церковь в Моногарове. Сложные восстановительные работы приостановлены, но это не отменяет значимости храма для скромного числа прихожан. Служит здесь отец Григорий Решетов лишь по большим праздникам. На столиках перед алтарем, где в советское время был магазин, иконы в самодельных окладах. Территория при храме ухожена — стараниями волонтеров и неравнодушных местных жителей, а на старинном погосте — памятники помещикам: Хотяинцевым, Костюрину, Мельгунову… Все соседи Достоевских.

Мария Федоровна и не думала о скорбном изменении «знака судьбы» после смерти. В самых странных снах не могла предвидеть она будущих неоднократных похорон. Куда же — теперь у нее не спросишь. Но учитывая, что от Лазаревского кладбища в Москве ничего не осталось, а церковный моногаровский погост восстанавливается волонтерами в его полном объеме, может, все-таки в Моногарово?

В Подмосковье к Достоевскому едут многие (и посещение храма — обязательная часть экскурсий в Даровое), да и здесь на погосте похоронен супруг Марии Федоровны; окрестные нивы и леса дышат воспоминаниями о ней и родных для нее людях, а сам Федор Михайлович признавался: «Это маленькое и незамечательное место оставило во мне самое глубокое и сильное впечатление на всю потом жизнь».

Евгения Дылева

К началу 19 века Лазаревское кладбище Александро-Невской лавры было переполнено, и решено было выделить новый участок для захоронений. Кладбище, первоначально названное Ново-Лазаревским, было основано в 1823 году.

В 1869-1871 годах в северной части Ново-Лазаревского кладбища была возведена церковь-усыпальница, освященная во имя чудотворной иконы Тихвинской Божьей Матери. Деньги на строительство храма в византийско-русском стиле были пожертвованы купцами Полежаевыми, для членов семьи которых в усыпальнице было выделено 20 мест с 13 могилами. Вскоре кладбище стало называться по имени новой церкви - Тихвинским.

К 1881 году Тихвинское кладбище приобрело современные размеры и очертания. Оно было почти в два раза больше Лазаревского, и с 1830-х годов захоронения велись преимущественно на его территории. К сожалению, многие могилы этого периода были утрачены. В 1826 году на Ново-Лазаревском кладбище был похоронен писатель и историк Н. М. Карамзин, автор монументального труда "История государства Российского". В 1857 году недалеко от его могилы был установлен надгробный памятник В. А. Жуковскому, созданный по проекту П. К. Клодта. В феврале 1833 года на кладбище состоялись похороны Н. И. Гнедича, знаменитого переводчика "Иллиады". На похоронах присутствовали выдающиеся литераторы того времени А. С. Пушкин, И. А. Крылов, П. А. Вяземский, П. А. Плетнев, Ф. П. Толстой, А. Н. Оленин. Все они, кроме Пушкина, после своей смерти были похоронены на кладбищах Александро-Невской лавры, в том числе и на Ново-Лазаревском.

1 февраля 1881 года на Тихвинском кладбище был похоронен Ф. М. Достоевский. По воспоминаниям его вдовы, Александро-Невская лавра предложила для погребения писателя, столько сделавшего для распространения и укрепления православия в сердцах людей, любое место на территории лавры. В конце концов, место было выбрано рядом с могилами Карамзина и Жуковского. Надгробный памятник, выполненный по проекту архитектора X. К. Васильева и скульптора Н. А. Лаверецкого, был установлен на могиле великого русского писателя спустя два года, в 1883 году. В 1880-е годы в северной части Тихвинского кладбища были похоронены композиторы М. П. Мусоргский и А. П. Бородинский. Рядом с ними был установлен надгробный памятник П. И. Чайковскому, умершему в 1893 году.

К началу 20 века на Тихвинском кладбище было более тысячи трехсот надгробий. Всевозможные кресты, скульптуры, обелиски, небольшие часовни и семейные склепы, представлявшие развитие монументального искусства на протяжении 19 века, стояли в большой тесноте. Вскоре после революции 1917 года Тихвинское кладбище закрыли, но захоронения продолжались вплоть до начала 1930-х годов, когда было принято решение о создании музея-некрополя мастеров искусств. В 1935-1937 годах были проведены масштабные работы по благоустройству и реконструкции кладбища, приобретшего статус мемориального парка. В Некрополь мастеров искусств с других кладбищ города (Фарфоровского, Митрофаниевского, Малоохтинского православного, Выборгского римско-католического, Смоленских православного, лютеранского и армянского, Волковских православного и лютеранского, Новодевичьего, Никольского) были перенесены захоронения и памятники, представляющие большую историческую и художественную ценность. В то же время на самом Тихвинском кладбище было уничтожены многие могилы, которые, по мнению руководителей, не представляли никакой ценности. Во время Великой Отечественной войны некоторые скульптурные детали с ряда памятников Некрополя мастеров искусств были спрятаны в подземном тайнике Благовещенской усыпальницы. Большой вред музею-некрополю нанесли бомбежки, в результате которых было разрушено несколько памятников. В послевоенные годы в некрополе были проведены реставрационные работы, вернувшие музею его довоенный облик.

После Второй мировой Войны в Некрополе мастеров искусств были похоронены некоторые известные деятели культуры советского времени: художник М. И. Авилов, артисты В. А. Мичурина-Самойлова, Е. П. Корчагина-Александровская, Ю. М. Юрьев, Н. К. Черкасов и другие. В 1972 году в Некрополь был помещен прах композитора А. К. Глазунова, привезенный из Франции. Последним на бывшем Тихвинском кладбище был похоронен выдающийся режиссер Г. А. Товстоногов. Его похороны состоялись летом 1989 года.

В Некрополе мастеров искусств можно увидеть работы выдающихся скульпторов и архитекторов, создавших великолепные монументальные памятники, - И. И. Горностаева, И. Я. Гинцбурга, Н. Е. Лансере, П. К. Клодта, А. И. Теребенева, Н. А. Лаверецкого, П. П. Каменского, М. К. Аникушина, И. А. Фомина, Л. К. Лазарева, Н. К. Рериха, А. В. Щусева и других. В Некрополе мастеров искусств похоронены: литераторы, писатели, поэты Е. А. Баратынский, П. А. Вяземский, Н. И. Гнедич, И. Ф. Горбунов, А. А. Дельвиг, Ф. М. Достоевский, В. А. Жуковский, А. Е. Измайлов, Н. М. Карамзин, И. А. Крылов; композиторы: В. В. Андреев, А. С. Аренский, М. А. Балакирев, А. П. Бородин, Д. С. Бортнянский, А. К. Глазунов, М. И. Глинка, А. С. Даргомыжский, К. А. Кавос, Ц. А. Кюи, М. П. Мусоргский, Н. А. Римский-Корсаков, А. Н. Серов, П. И. Чайковский; балетмейстер М. И. Петипа; художники Ф. А. Бруни, М. Н. Воробьев, А. А. Иванов, И. Н. Крамской, А. И. Куинджи, Б. М. Кустодиев, А. П. Остроумова-Лебедева, И. И. Шишкин; скульпторы И. Я. Гинцбург, В. И. Демут-Малиновский, П. К. Клодт, Б. И. Орловский, С. С. Пименов; архитектор В. П. Стасов; артисты: В. Н. Асенкова, М. В. Дальскому, И. А. Дмитревский, П. А. Каратыгин, В. Ф. Комиссаржевская, Ю. Я. Корвин-Круковский, Е. П. Корчагина-Александровская, П. В. Самойлов, Г. А. Товстоногов, Н. И. Ходотов, Н. К. Черкасов, Ю. М. Юрьев.

Как добраться

Доехать до станции метро "Площадь Александра Невского" и перейти через площадь к Скорбященской церкви. Пройдите под аркой Святых ворот, и Вы окажетесь в небольшом проезде. По обе стороны этого проезда возвышаются каменные ограды с небольшими входными калитками расположенными симметрично. Вход в Некрополь мастеров искусств находится справа.

1823 г. - основание Нового Лазаревского кладбища.
1826 г. - на Новом Лазаревском кладбище похоронен Н. М. Карамзин.
1869-1871 гг. - строительство церкви-усыпальницы во имя чудотворной иконы Тихвинской Божьей Матери (арх. Н. П. Гребенка).
1870-е гг. - расширение кладбища.
1876 г. - Новое Лазаревское кладбище переименовано в Тихвинское.
1881 г. - на Тихвинском кладбище похоронен писатель Ф. М. Достоевский.
1937 г. - открытие Мемориального парка Некрополя мастеров искусств.
1985 г. - в Тихвинской церкви открыт выставочный зал Музея городской скульптуры.
1989 г. - последнее захоронение в Некрополе мастеров искусств (похоронен выдающийся советский режиссер Г. А. Товстоногов).

Легенды и мифы

На Тихвинском кладбище был похоронен замечательный скульптор Василий Иванович Демут-Малиновский. Одна из его малоизвестных работ - изваяния двух огромных быков, в настоящее время украшающие вход на мясокомбинат у Средней Рогатки. Эти скульптуры Демут-Малиновский создал в 1827 году для оформления въезда в Скотопригонный двор. В Петербурге рассказывали, что однажды скульптору приснился сон, будто бы изваянные животные пришли к нему в гости. Он долго пытался разгадать странный сон, но так и не смог. В 1936 году, спустя почти сто лет после смерти скульптора, быков, стоявших до этого на углу Московского проспекта и Обводного канала, перевезли к зданию нового мясокомбината, который был построен на самой окраине города, за Средней Рогаткой. В 1941 году, скульптуры спешно перевезли в Александро-Невскую лавру, где их должны были спрятать от вражеских бомбардировок под землей. Но почему-то это сделано не было, и могучие животные всю войну простояли перед воротами Некрополя. Таким образом, получилось, что странный сон был пророческим - в конце концов, быки пришли в гости к своему создателю, который покоился в могиле Некрополя мастеров искусств. После войны быков вернули на их место перед мясокомбинатом.

24 августа 2016 года Президент Российской Федерации В.В. Путин подписал Указ о праздновании 200-летия со дня рождения писателя Ф.М. Достоевского.
Правительству поручено образовать организационный комитет по подготовке и проведению празднования. Будет разработан план основных подготовительных мероприятий. В его разработке и проведении торжественных акций примут участие региональные органы исполнительной власти Российской Федерации.

Однако, как и 5 лет назад, положение с восстановлением утраченных захоронений близких родственников Фёдора Михайловича Достоевского не изменилось в лучшую сторону. Если и ведутся сегодня такие исследования и работы, то в основном отдельными гражданами. Они не получают очень часто от государственных организаций ощутимой помощи. Настало время изменить такое положение дел!

История безжалостно обошлась с могилами предков и потомков нашего великого писателя и мыслителя Ф.М. Достоевского. Могилы его родителей, обоих сыновей, первой жены, двух братьев, всех четырёх сестёр, внука, дяди, тётушек, деда и бабушек со стороны отца и матери и других родственников утрачены в советское время. А в зарубежной Европе захоронения его обеих дочерей и жены сына сохранились!

Лично я испытываю от этих позорных исторических фактов справедливое и естественное возмущение. А многие зарубежные и даже отечественные почитатели таланта нашего гениального писателя пока не знают об этих фактах. Но ближе к юбилею узнают!

Проведение всевозможных международных встреч, посвящённых жизни и творчеству Ф.М. Достоевского, - дело хорошее и нужное. На этих встречах можно услышать и такое: мол, высокий лоб у Достоевского - это от его предков по материнской линии, от Нечаевых и Котельницких. Однако останки М.Ф. Достоевской, матери писателя, после 80-летнего пребывания в фондовом подвале НИИ и Музея антропологии МГУ до сих пор не похоронены. А останки Котельницких, деда и дяди Марии Фёдоровны, с 1934 года всё еще находятся в том же подвале. Её дед был «известным интеллектуалом XVIII века», а дядя не менее известным профессором медицины. По его пособиям для армейских лекарей спасали от смерти русских воинов. Знаменитый врач Николай Пирогов и другие были его учениками.

Недавно определили место утраченной могилы матери писателя: оно в 40 шагах от действующего храма на бывшей территории снесенного Московского Лазаревского кладбища. Церковная территории отгорожена от детского парка, возникшего на бывшей территории кладбища. При церкви существует православное сестричество, вокруг - благопристойная обстановка и тишина.
При эксгумации останков М.Ф. Достоевской часть их осталась в могиле, как и сам гроб. А большую часть останков доставили через 78 лет на хранение в один из подмосковных храмов. Организаторы этого деяния собираются похоронить останки на разоренном церковном погосте, где была усадьба Достоевских - Даровое. Ныне это в отдаленном Зарайском районе.

Организаторы заявили, что эти останки будут похоронены рядом с восстановленной могилой отца писателя. Но останки М.Ф. Достоевского безвозвратно утрачены. Это мнение специалистов. Пришлось поставить лишь кенотаф - условный могильный знак. Однако останки матери писателя отказываются вернуть в Москву. Многострадальный прах Марии Фёдоровны!

Её череп таинственно исчезнет перед войной, после пребывания в мастерской М.М. Герасимова - известного антрополога и скульп-тора. Он сделал по её черепу скульптурную реконструкцию. А зачем было это делать, если сохранился великолепный портрет М.Ф. Достоевской? Это же не череп Ярослава Мудрого, Ивана Грозного, Улугбека или Тимура. А какими словами мог назвать эти деяния наш великий мыслитель Фёдор Михайлович Достоевский?
Что предлагает наша инициативная группа, которую многие поддерживают?

На церковной территории московского храма Сошествия Святого Духа, на бывшем Лазаревском кладбище необходимо создать Мемориал памяти всем погребенным здесь близким родственникам писателя. По известным сведениям, здесь было похоронено около 16 родственников Ф.М. Достоевского по материнской линии. Сохранившиеся останки его матери должны найти, наконец, упокоение на месте её прежнего погребения, недалеко от этого храма. Памятник М.Ф. Достоевской, который стоял на её могиле, сохранился.

Рядом следует похоронить и останки Котельницких, которые в трех коробках ещё находятся в музейном подвале. Потом поставить кенотаф с перечислением имен всех родственников писателя, могилы которых утрачены на этой территории.

На месте погребения Ф.Ф. Достоевского - сына писателя (Московское Ваганьковское кладбище), которое было установлено, необходимо поставить памятный знак. Фёдор Фёдорович, рискуя жизнью, спасает в 1918 году архив своего гениального отца.

На территории Московского Свято-Данилова монастыря, в четырех метрах от одного из храмов установлено место утраченных могил А.А. Куманина и его супруги А.Ф. Куманиной - родной тети писателя. Куманин и два его брата финансировали возведение в этой обители Троицкого собора. Они же выделили средства для перестройки известного храма Всех Скорбящих радость на Большой Ордынке. Также они строили больницы и учебные заведения. Могилы этих щедрых благотворителей должны быть восстановлены. В прошлой России это было законодательной обязанностью и государства, и церкви! А в наши дни об этом часто не вспоминают даже в церковных кругах.

На Павловском городском кладбище, что недалеко от Санкт-Петербурга, следует поставить памятный знак на установленном месте захоронения М.М. Достоевского. Он был старшим братом писателя. Он и сам был писателем, а также драматургом и издателем.

Эти удачные поиски совершали частные лица - настоящие подвижники. Их отличают отзывчивость и искренняя духовность. Но, к сожалению, им приходится часто видеть и испытывать открытое сопротивление со стороны тех, кто должен на государственном уровне оберегать нашу историческую память. Чиновники могут цитировать мысли Достоевского о морали и нравственности и одновременно быть равнодушными к сохранению памяти его близких родственников. Полагаю, что мероприятия по подготовке празднования 200-летнего юбилея Ф.М. Достоевского, пока еще не поздно, затронут и проблему утраченных могил близких родственников нашего великого писателя и мыслителя!

С.П. ТЮЛЯКОВ,
журналист, историк

Похороны

Когда после лихорадочной ночи я проснулась и с покрасневшими от слез глазами вошла в комнату отца, я нашла его лежащим на столе со сложенными на груди руками, в которые только что вложили икону. Как многие нервные дети, я боялась покойников и отказывалась подходить к ним, но перед отцом я не испытывала страха. Казалось, что он спит на своей подушке, тихо улыбаясь, словно видит что-то очень хорошее. Около мертвого сидел уже художник и рисовал Достоевского в его вечном сне. Утром в газетах появилось извещение о смерти моего отца, и все друзья собрались, чтобы присутствовать на первой панихиде. Делегации студентов различных высших учебных заведений Петербурга последовали за ними. Они пришли вместе со священником, прикрепленным к этим заведениям, и сопровождали его молитвы своим пением. Слезы катились у них по щекам; они всхлипывали, взглядывая на безжизненное лицо любимого писателя. Мать бродила, как тень, с затуманенными от слез глазами. Она так плохо сознавала, что произошло, что когда явился придворный сообщить ей от имени Александра II о назначении ей государственной пенсии и принятии решения о воспитании ее детей за государственный счет, она радостно вскочила, чтобы передать это приятное известие своему супругу. «В этот момент я поняла в первый раз, что мой муж умер и что отныне я должна жить одинокой и что теперь у меня нет больше друга, с которым я могла бы делиться радостью и горем», - рассказывала она мне позже.

Иван Иванович Попов:

На другой день вечером я пошел на панихиду. Небольшая, вероятно из четырех комнат, квартира в третьем или четвертом этаже, с маленькой прихожей, скромно меблированная, с кабинетом, обитым клеенкой, была полна народу. Посредине кабинета лежал Федор Михайлович, покрытый покровом. Рядом стоял открытый дубовый гроб. Монашка читала псалтырь. У стола, у стен и на покрове лежали венки и цветы. Григорович распоряжался.

Екатерина Павловна Леткова-Султанова:

В последний раз я видела Достоевского в гробу. И это был опять другой Достоевский. Ничего от живого человека: желтая кожа на костяном лице, едва намеченные губы и полный покой. Страстность его недавней полемики по поводу речи на Пушкинском празднике, пафос его верований и упований - и совершенно необычайный дар жечь сердца людей - были плотно закрыты костяной маской…

Анатолий Федорович Кони:

Я поехал поклониться его праху. На полутемной, не приветливой лестнице дома на углу Ямской и Кузнечного переулка, где в третьем этаже проживал покойный, было уже довольно много направлявшихся к двери, обитой обтрепанной клеенкой. За нею темная передняя и комната стою же скудной и неприхотливой обстановкой, которую я уже видел однажды. Федор Михайлович лежал на невысоком катафалке, так что лицо его было всем видно. Какое лицо! Его нельзя забыть… На нем не было ни того как бы удивленного, ни того окаменело-спокойного выражения, которое бывает у мертвых, окончивших жизнь не от своей или чужой руки. Оно говорило - это лицо, оно казалось одухотворенным и прекрасным. Хотелось сказать окружающим: «Nolite flere, non est mortuus, sed dormit». Тление еще не успело коснуться его, и не печать смерти виднелась на нем, а заря иной, лучшей жизни как будто бросала на него свой отблеск… Я долго не мог оторваться от созерцания этого лица, которое всем своим выражением, казалось, говорило: «Ну да! Это так - я всегда говорил, что это должно быть так, а теперь я знаю…»

Вблизи гроба стояла девочка, дочь покойного, и раздавала цветы и листья со все прибывавших венков, и это чрезвычайно трогало приходивших проститься с прахом человека, умевшего так тонко и с такой «проникновенной» любовью изображать детскую душу.

На другой день после кончины мужа в числе множества лиц, нас посетивших, был знаменитый художник И. Н. Крамской. Он по собственному желанию захотел нарисовать портрет с усопшего в натуральную величину и исполнил свою работу с громадным талантом. На этом портрете Федор Михайлович кажется не умершим, а лишь заснувшим, почти с улыбающимся и просветленным лицом, как бы уже узнавшим неведомую никому тайну загробной жизни.

Кроме И. Н. Крамского, было несколько художников, фотографов и рисовавших и снимавших с усопшего портреты для иллюстрированных изданий. Посетил нас знаменитый ныне скульптор Леопольд Бернштам, тогда еще никому не известный, и снял с лица моего мужа маску, благодаря которой имел потом возможность сделать поразительно похожий его бюст.

Николай Николаевич Страхов:

Похороны Достоевского представляли явление, которое всех поразило. Такого огромного стечения народа, таких многочисленных и усердных заявлений уважения и сожаления не могли ожидать самые горячие поклонники покойного писателя. Можно смело сказать, что до того времени никогда еще не бывало на Руси таких похорон.

Всего яснее покажут дело цифры: в погребальной процессии, при выносе тела из квартиры (Кузнечный переулок, № 5) в церковь Св. Духа, в Невской Лавре, было несено 67 венков и пели 15 хоров певчих. 67 венков - это значит 67 различных депутаций, 67 различных обществ и учреждений, пожелавших оказать почести умершему. 15 хоров певчих - значит 15 различных кружков и ведомств, имевших возможность для этого снарядить певчих. Каким образом составилась такая громадная манифестация - это составляет немалую загадку. Очевидно, она составилась вдруг, без всякой предварительной агитации, без всяких подготовлений, уговоров и распоряжений, потому что никто не ожидал смерти Достоевского, и время между неожиданным известием о ней и похоронами (три дня) было слишком коротко для каких-нибудь обширных приготовлений. Следовательно, почти каждая из 67 депутаций имеет свою особую историю, независимую от других. Свойство и смысл тех побуждений, по которым шли эти депутации, - вот что важно в высшей степени и о чем трудно говорить с определенностию, для чего требовалось бы больше сведений, чем мы имеем.

Известно, однако, что в разных местах города, в учебных заведениях, в церквах - служились по Достоевскому панихиды по собственному желанию преподавателей и духовных лиц. Известно, что лица иных официальных ведомств едва успевали по краткости времени получить надлежащее разрешение для участия в церемонии, и были случаи, что даже обходились без разрешения. Накануне выноса Анне Григорьевне было известно о 8-ми депутациях, желавших нести венки, и она с радостию думала о таком великом почете, оказываемом покойному мужу. Между тем к минуте похорон оказалось налицо 72 депутации. Главная масса провожавших состояла из разнообразнейших классов публики, и очень было заметно множество молодых людей, мужчин и женщин. Характер самой процессии был удивительно ясен. Она была несколько беспорядочна вследствие поспешности, с которою собралась, но без всякой тени волнения, без признаков того возбуждения, которое обнаруживается, когда толпа делает демонстрацию. Это была настоящая похоронная процессия. И такой же спокойный, чистый, грустный характер имели все обряды погребения и те речи, которые были сказаны в церкви и на могиле.

…Вокруг праха писателя произошло необычайное движение образованного русского общества, во главе которого стал тогдашний министр внутренних дел граф М. Т. Лорис-Меликов, по представлению которого ныне в Бозе почивающий император Александр Николаевич поспешил, между прочим, утешить осиротевшую семью прославившего свое отечество писателя, лишившуюся своего кормильца, обеспечением материального существования ее чрез назначение ей пожизненной пенсии из государственных средств. Великие князья, министры и масса иных высокопоставленных лиц приезжали поклониться праху мыслителя, много пострадавшего в своей жизни, и тут, возле его гроба, смешивались с разношерстною толпою еще, конечно, более многочисленных простых смертных почитателей его… Провинция принимала участие в выражении соболезнования к большой утрате присылкою множества телеграмм.

Никогда Кузнечный переулок, где находилась квартира почившего, не видал у себя столь блестящих съездов и вообще такого многолюдства, как в эти дни! Квартира эта сделалась общественным достоянием и с утра и до поздней ночи не затворялась… Небольшая плеяда наших лучших писателей составила из себя комитет распорядителей похорон, с Д. В. Григоровичем во главе, который и принял на себя все хлопоты по этому предмету, освободив от них расстроенную вдову покойного.

31-го января вышел в свет «Дневник писателя» и в тот же день был весь распродан. На другой день появилось второе издание его, с траурною рамкою вокруг первой страницы.

Все почитатели Федора Михайловича, приходившие поклониться его праху, получали на память листки среднего книжного формата, на которых, в густой траурной рамке, воспроизведено было литографиею факсимиле писателя: «Федор Достоевский».

Из дневника Ильи Федоровича Тюменева:

Часов в 10 утра подъехали мы… ко Владимирской церкви и принуждены были оставить извозчика: весь Кузнечный и даже часть Владимирской площади были покрыты народом. По Кузнечному стройными линиями стояли уже десятка два или три венков, вплоть до Самого дома, где находилась квартира Федора Михайловича.

У одного венка густою толпою стояли гимназисты. (Д. Н. Соловьев рассказывал, что ученики их первой гимназии, несмотря на запрещение директора, собрали деньги на венок и старшие из них ушли тайком из гимназии, чтобы участвовать в процессии.) Другой венок окружали ученики реального училища. Тут же неподалеку был венок от Бестужевских курсов, окруженный дамами и девицами. Далее в глубину, по направлению к дому, находился венок от Общества выставок, около которого о чем-то хлопотал И. Н. Крамской, тут же был Лемох и другие художники. За ними стоял венок от артистов русской оперы, и подле него виднелась длинная фигура В. И. Васильева 1-го, рассуждавшего о чем-то с Морозовым и Мельниковым (потом рассказывали, будто бы Мельников получил от Кистера выговор, что пошел на вынос без разрешения: он мог там простудиться, осипнуть, заболеть и нарушить репертуар). За оперным стоял венок от русской драматической труппы. Здесь мы увидели Бродникова, Сазонова, Петипа и др. Тут же стоял Каразин с венком от Клуба художников, уже дышавшего на ладан и существовавшего чуть ли не в лице одного Николая Николаевича, который, кажется, перевез к себе и всю движимость Клуба за неимением средств платить Павловой за помещение, - остальные члены разбрелись «розно»…

С шумом и громким говором прибыли студенты университета, неся свой громадный венок, украшенный пальмовыми ветвями наподобие лиры, и стали впереди нас. Они оканчивали 4-ю группу по церемониалу, мы начинали 5-ю. Распорядителем у них был любимый ими профессор Орест Федорович Миллер. Из толпы студентов выделился хор и занял место в цепи, составленной нами и студентами; хор стал позади своего венка, к нему присоединилось человек двадцать наших певцов…

Между тем публика все прибывала. Часы показывали уже четверть двенадцатого. В глубине от дома послышалось пение: гроб вынесли из квартиры. «Вперед!» - раздались голоса; венки поднялись, толпа заколыхалась, и через две-три минуты процессия тронулась.

На колокольне Владимирской церкви загудел колокол, и почти вслед за первым ударом рядом с нами раздалось торжественное «Святый Боже»: пел университетский хор, подкрепленный десятками голосов из окружающей, движущейся толпы. При первых звуках молитвы головы всех обнажились. Медленные печальные звуки «Святый Боже» так сильно хватали за душу, что у многих из нас к горлу подступили слезы…

Хотя пение не умолкало до самой Лавры, но того потрясающего впечатления оно уже не производило. По мере движения и шапки при новом запевании «Святый Боже» стали сниматься все туже и туже, а в самой цепи на Невском стали и покуривать (как будто нельзя было отходить на это время к панели). Вскоре и сами певцы перестали во время пения снимать шапки, и, в конце концов, молитва в шапках, под гул и разговоры окружавшей толпы, над которой носились облачка папиросного дыма, обратилась в какую-то холодную формальность, занимавшую разве одного только дирижера, который почему-то именно теперь яро размахивал руками, пятясь задом во время пения. Словом, теперь впечатление куда-то расплылось и точно испарилось, но первого момента «Святый Боже» на Кузнечном я не забуду никогда. В тот момент все действительно как-то ощутили веяние Божества, и верующие, и неверующие, это чувствовалось всеми, а чувство подчас является тоньше и прозорливее самого зрения глазами.

У Владимирской церкви была отслужена лития, процессия на некоторое время остановилась. Я в это время встал в цепь вместе с двумя другими нашими учениками и все время до Лавры шел уже боком, держась за руки с соседями. Вокруг самого гроба род цепи составляли гирлянды из еловых ветвей, которую несли на палках, как один громадный венок, окружавший и гроб, и провожающих.

Погода была прекрасная: 1 или 2° тепла; ветра ни малейшего, сырости под ногами тоже не было. День выдался исключительно теплый, точно по заказу для проводов Федора Михайловича. На другой же день настал опять мороз и задул ветер; ранее такого тепла также не было.

Невский был буквально запружен народом. Экипажи могли двигаться только на узком пространстве для двух рядов, остальная часть проспекта была занята процессией и толпами народа, сплошною стеною стоявшего по сторонам…

Процессия растянулась на огромное расстояние и походила на какое-то триумфальное шествие: гроб только что выносили на Невский, а первые венки подходили уже к Знаменью. Тротуары, окна, балконы были покрыты зрителями. На остановленных вагонах конки вверху происходила форменная давка. Во время движения процессии к ней присоединились еще два венка из Москвы от студентов Московского университета и от Катковского лицея.

Венок от русской драматической труппы несла вместе с Сазоновым М. Г. Савина, и эта дань уважения к покойному пришлась многим по сердцу. Молодежь вела себя безукоризненно, вполне покойно и прилично (если не считать курения, но в нем повинны и артисты, и многие из публики). У Знаменья была отслужена новая лития.

На время литии наше пение замолкало и все останавливались; затем снова крики: «Вперед!», снова «Святый Боже», и процессия трогалась в путь.

На Лаврской площади я вышел из цепи и пропустил гроб и всю процессию. Перед гробом несли венки от литераторов и редакций разных журналов. (Венок «Русской речи» помещался на хоругви, которую, как говорили потом, поставили в Духовской церкви на хорах, и она красиво склонялась над толпою молящихся.) Были венки от «Нового времени», «Петербургского листка», «Всемирной иллюстрации» и от некоторых других, которых я уже не помню.

Сам гроб, вместе с провожавшим его народом, как я уже говорил, был очень красиво окружен зеленою гирляндой, тянувшейся от венка Славянского общества, несенного впереди самого гроба.

Тут я земным поклоном простился с дорогим умершим и долго провожал глазами золотую, покрытую венками крышку гроба, которая высоко в воздухе как бы царила над окружающей толпой…

Я повернулся и пошел домой. На углу против Лавры какой-то писатель продавал по полтиннику пятикопеечные Везенберговские карточки покойного.

Михаил Александрович Александров:

1-го февраля 1881 г. Петербург был свидетелем необычайного похоронного шествия с останками писателя - частного человека, проводить которого в последнее жилище - на кладбище Александро-Невской лавры - собралась более чем десятитысячная толпа интеллигентного люда всех слоев общества. Несколько десятков депутаций от разных учреждений, петербургских и иногородных, с колоссальными венками, прикрепленными к шестам были расставлены впереди печального кортежа; они заняли собою более полуверсты протяжения. Затем следовали певчие и духовенство, за которыми должна была следовать колесница с гробом; но гроб с телом Федора Михайловича совсем не пришлось ставить на колесницу, так что она ехала позади, гроб же всю дорогу несли на плечах почитатели его, во множестве теснившиеся вокруг и наперерыв добивавшиеся сменить кого-либо из утомившихся доброхотных носильщиков, состоявших также из представителей всех классов общества. Этой чести удостоился и я… одновременно со мною, в числе носильщиков, я встретил П. В. Быкова, известного поэта, в то время состоявшего еще ответственным редактором журнала «Дело», с которым обменялись несколькими замечаниями по поводу совершавшегося… В числе несших гроб долго видел я князя В. П. Мещерского. За колесницею шло множество частных лиц и воспитанников и воспитанниц средних учебных заведений. Шествие, по обыкновению, замыкалось вереницею пустых карет, так что все оно растянулось более чем на версту. Простой люд, останавливавшийся полюбоваться на эту грандиозную картину, разумеется, прежде всего осведомлялся о том, кого хоронят, и с удивлением узнавал, что то был не генерал или иной большой начальник, не знатный вельможа, а всего только писатель, то есть сочинитель нескольких книг.

Стало быть, книги-то хороши сочинил? - заключал свои расспросы уяснивший наконец себе простолюдин, что такое писатель, сочинитель.

Стало быть, так! - заключал объяснявший.

С каждым шагом процессии по направлению к Лавре толпа, сопровождавшая ее, становилась многолюднее. Во всех высших и в большинстве средних учебных заведениях были прекращены уроки, и собравшиеся на них студенты и воспитанники колоннами направлялись к Невскому проспекту и примыкали к процессии. В продолжение всего пути в группах студентов, примкнувших к своим официальным депутациям, раздавалось стройное пение «Святый Боже»…

Между тем процессия подвигалась очень медленно и лишь около двух часов дня достигла места назначения.

Любовь Федоровна Достоевская:

Согласно обычаю, вдова и сироты следуют за гробом пешком. Так как путь до Александро-Невской лавры долгий, и наши детские силы были слишком незначительны, друзья семьи иногда сажали нас в экипаж и везли вдоль процессии. «Никогда не забывайте прекрасные похороны, устроенные Россией Вашему отцу», - говорили они нам. Когда, наконец, гроб приблизился к монастырю, из больших ворот вышли монахи и пошли навстречу моему отцу, который теперь должен был покоиться среди них. Подобную честь они оказывали только царям; они оказали ее также знаменитому русскому писателю, верному и почтительному сыну православной церкви…

Было слишком поздно начинать отпевание, и пришлось отложить его на следующий день. Гроб был установлен посреди церкви Святого Духа; после краткого богослужения мы вернулись домой, изнемогающие от усталости и волнения. Друзья отца остались на некоторое время наблюдать за толпой, стремившейся преклонить колени у гроба и помолиться. Наступил вечер, стемнело; постепенно рассеялась толпа почитателей и друзей отца, готовых вновь явиться на следующий день на отпевание. Но Достоевский не остался один. Петербургские студенты не покинули его; они решили бодрствовать рядом с обожаемым писателем последнюю его ночь на земле. Что делали они в церкви, рассказал нам позже петербургский митрополит, живший, как принято, в Александро-Невской лавре. Через несколько дней после погребения моя мать посетила его, чтобы поблагодарить за великолепные похороны, которые устроили монахи отцу, и взяла нас с собой. Митрополит благословил нас и рассказал моей матери о своих впечатлениях о ночном дежурстве студентов: «В субботу вечером я отправился в церковь Святого Духа, чтобы поклониться праху Достоевского. Монахи задержали меня у дверей и сказали, что в церкви, которую я считал пустой, полно людей. Тогда я направился наверх в маленькую часовню, находящуюся на втором этаже соседней церкви, окна которой выходят в церковь Святого Духа. Я провел там часть ночи, наблюдая за студентами, не видимый им. Они молились, стоя на коленях, с плачем и рыданиями. Монахи хотели читать у гроба псалмы, но студенты взяли у них псалтырь и по очереди читали псалмы. Никогда еще я не слышал подобного чтения псалмов! Студенты читали их дрожащим от волнения голосом, вкладывая душу в каждое произносимое ими слово. И мне еще говорят, что эти молодые люди атеисты и презирают нашу церковь. Какой же магической силой обладал Достоевский, чтобы так вновь обратить их к Богу?»…

В день погребения, воскресенье, 1 февраля, все почитатели Достоевского, занятые в течение недели, воспользовались праздничным днем, чтобы пойти в церковь и помолиться за упокой его души. С раннего утра огромная толпа заполнила мирную Александро-Невскую лавру, расположенную на берегу Невы и представляющую собой маленький городок с многочисленными церквами, тремя кладбищами, садами, духовной семинарией и академией. Бедные монахи, увидев, как растет толпа, как заполняет она сады и кладбища, как взбирается на памятники и решетки, перепугались и позвали на помощь полицию, которая немедленно закрыла ворота. Пришедшие позднее остановились на большой площади, расположенной перед монастырем, и оставались там до окончания отпевания, в надежде тем или иным способом проникнуть за ограду или, по крайней мере, услышать церковное пение, когда гроб понесут на кладбище. В девять часов утра мы подъехали в экипаже к главным воротам и были очень удивлены, найдя их закрытыми. Моя мать в трауре вышла из экипажа, держа нас за руки. Полицейский офицер преградил нам путь.

Больше не пропускают! - заявил он строго.

Как это не пропускают? - спросила удивленно моя мать. - Я вдова Достоевского и меня ждут в церкви, чтобы начать отпевание.

Вы - шестая вдова Достоевского, требующая, чтобы ее пропустили. Довольно лжи! Я никого больше не пропущу! - ответил в ярости полицейский.

Мы в замешательстве оглядывались и не знали, что делать. К счастью, нашего прибытия ожидали друзья, они бросились к нам и провели нас. С большим трудом нам удалось пробраться через толпу, заполнившую монастырь, и с еще большим трудом проникнуть в церковь, битком набитую людьми. Когда мы, наконец, пробрались к месту, оставленному для нас, началось отпевание, которое было прекрасным. Пел митрополичий хор; служили архиепископы.

Николай Николаевич Страхов:

Церковь Св. Духа была удивительно красива во время заупокойной обедни. Не только гроб, стоявший на высоком катафалке, был покрыт цветами и венками, но огромные венки подымались еще со всех сторон по сторонам и даже по стенам и давали всему храму особенный вид, необыкновенно прекрасный. Теснота была большая, но, несмотря на то, тишина была вполне благоговейная.

Любовь Федоровна Достоевская:

И все же была пропущена важная часть православного отпевания. В России гроб на протяжении всего обряда остается открытым; в конце его к нему приближаются родные и друзья и прощаются с покойным, целуя его. Гроб Достоевского оставался закрытым. В день похорон дядя Иван рано утром отправился в монастырь в сопровождении Победоносцева, только что назначенного нашим опекуном. Они открыли гроб и нашли Достоевского сильно изменившимся. Был уже четвертый день после смерти; друзья отца, несшие накануне его гроб, ускорили, из-за тряски, процесс разложения, начавшийся и без того раньше времени из-за страшной жары в первые два дня в комнате покойного. Опасаясь, что изменившееся лицо покойного произведет тяжелое впечатление на вдову Достоевского и его детей, Победоносцев запретил монахам открывать гроб. Моя мать никогда не смогла простить ему этот запрет. «Что из того, что я увидела бы его изменившимся? - говорила она с горечью. - Ведь он всегда был моим дорогим, дорогим мужем! И он ушел в могилу без моего прощального поцелуя, без моего благословения!»

Анна Григорьевна Достоевская:

После отпевания гроб Федора Михайловича был поднят и понесен из церкви поклонниками таланта, между которыми особенно выделялся своим взволнованным видом молодой философ Вл. С. Соловьев.

Публика запрудила все Тихвинское кладбище, люди взобрались на памятники, сидели на деревьях, цеплялись за решетки, и шествие медленно подвигалось, проходя под склонившимися с двух сторон венками разных депутаций. После погребения над открытой могилой стали произносить речи. Первым говорил бывший петрашевец А. И. Пальм. Затем говорили: Ор. Ф. Миллер, проф. К. Н. Бестужев-Рюмин, Вл. Соловьев, П. А. Гайдебуров и многие другие. Над открытой могилой говорилось много также стихотворений, посвященных памяти усопшего. Публика накрыла принесенными венками гроб почти до верхней части склепа. Остальные венки разрывались на части, и присутствовавшие уносили листочки и цветки на память. Только к четырем часам могила была заделана, и я с детьми, ослабевшими от слез и голода, поехала домой. Толпа же долго еще не расходилась.

Иван Иванович Попов:

Разошлись от могилы, когда уже были зажжены фонари. Навстречу нам попадались группы людей, которые после службы шли отдать последний долг писателю. Литературные поминки по Достоевском продолжались вплоть до 1 марта, которое оборвало эти воспоминания о нем.